ТАМУРАЗ МАМСУРОВ:

ТАМУРАЗ МАМСУРОВ:
ОСТАЮТСЯ ВОПРОСЫ, НА КОТОРЫЕ БУДУ ИСКАТЬ ОТВЕТЫ САМ, ЕСЛИ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЮТ ФЕДЕРАЛЫ

В пятницу, 10 июня новый президент Северной Осетии Таймураз МАМСУРОВ, выполняя свое обещание, дал эксклюзивное интервью специальному корреспонденту “Новой газеты” Елене МИЛАШИНОЙ

— Таймураз Дзамбекович! Впечатление от Вашего единогласного назначения очень сильно подпортила акция протеста комитета “Матери Беслана”, вылившаяся в двухдневную голодовку на площади Свободы. Лично меня удивило, что вы даже не попытались найти общий язык с этими женщинами. Это так сложно?
— Нет, это не сложно. Это мои землячки, мои соседки. Я их всех знаю, я со всеми общался в Беслане. Но в данном случае просто не было физической возможности.
— Вы не могли выйти из Дома правительства и пройти сто метров?
— Во-первых, еще когда они перекрывали федеральную трассу, потом устроили эту акцию, то было много желающих как у нас говорят — наехать на них, пристыдить. Их же мало кто поддерживает по большому счету. Но еще когда я был в прежней должности, я выступил в газете и попросил всех прощать им все, что они говорят, даже если это будут личные оскорбления меня. Потому что в их состоянии требовать от них разумного поведения просто нельзя.
— То есть, вы полагает, что поведение этих женщин неадекватно?
— У меня дочка была фактически на том свете. Молодцы хирурги детской клинической больницы на Ленинском проспекте. Когда они закончили семь операций, тогда они мне сказали: “Таймураз! Молись Богу, потому что она была на том свете”. Вот, я после этого нормальным человеком могу быть? А те, которые похоронили своих детей? Как с ними общаться? Как с нормальными логично и последовательно мыслящими людьми? Не дай Бог испытать это на себе и потом требовать выдержки от этого человека…
— Когда Кремль выдвигал вашу кандидатуру одним из самых сильных был аргумент — ваша семья пострадала от теракта, вы найдете взаимопонимание с этими людьми, которые теперь стали маленькой, но очень заметной оппозицией власти. В том числе и федеральной. А вы проявили такую же черствость, как экс-президент Дзасохов, который так и не попросил прощения у жителей республики за Беслан.
— Я не раз приезжал к ним, мы общались в Беслане…
— Да, но это было до того, как вас назначили главой республики!
— Главой я стал совсем-совсем недавно. У меня никого нет: ни правительства, ни того, кому дать поручение. Единственное, я по старой памяти попросил заместителя Владмира Ходова (глава администрации Правобережного района — Е.М.) Руслана Даурова: “Руслан, женщины одни в чужом городе. По-осетински женщин в такой ситуации нельзя одних оставлять. А если их кто-то оскорбит? Прошу тебя будь рядом и пусть они свою акцию доведут до конца, потому что у нас считается неприличным, если у нас женщина в чужом городе среди чужих людей и без мужского внимания”.
— Таймураз Дзамбекович! Но не означает ли ваше поведение, что вы продолжите политику предыдущей власти. Что в республике будет такая же жесткая цензура на Беслан и акции протеста? Что оппозицию будут преследовать? Означает ли это, что вы не будете требовать от республиканской власти РЕАЛЬНОГО расследования обстоятельств теракта?
— Насчет цензуры. Вы смотрели вчера телевизор и нашу главную газету? Вроде все как у нас раньше было: восторги, восхищения, вот пришел человек — ура-ура! Но тут же в середину вставили жесткую характеристику, которую мне дал оппозиционер Алихан Хугаев, что хуже чем Мамсуров никого не может быть. Это написала наша газета. Вчера по местному телевидению показали ряд откликов с улицы, но тут же дали Эллу Кисаеву, одну из матерей, которая сказала, что мы не простим Путину назначения Мамсурова. Цензуры не будет. Во-первых, мой возраст — мне всего пятьдесят и я надеюсь пожить еще в 21-м веке лет двадцать-двадцать пять. И я хочу жить в 21-м веке, а не в древних временах.
— А что касается обстоятельств бесланского теракта. Вы будете требовать настоящего расследования?
— Я и сейчас этого требую. Здесь меня в первую очередь надо воспринимать как отца раненых детей, хотя это может быть не очень удобно для вышестоящих властей. У меня был по крайней мере шанс вывести своих детей, но там были дети моих друзей, земляков, соседей. Я не мог этого сделать, поэтому у меня как у мужчины, а не как у главы региона, остаются вопросы, на которые я сам буду искать ответы, если это не сделают федералы.
Я до сих пор не понимаю, откуда цифра 32 боевика, если 31 убит, один живой. Как тогда вышла и была распространена кассета со съемками Аушева? Я до сих пор не понимаю, почему произошли первые взрывы. Почему они произошли? Мне на это никто не дает ответа. То есть расследование идет, я воспитанный человек и понимаю, что пока не имею права вмешиваться в это дело. Но вопросы у меня есть и я буду сам искать на них ответы, если мне не ответят правдиво.
— Таймураз Дзамбекович! Мне известно, что сейчас готовится отчет североосетинской парламентской комиссии. Эта комиссия делает акцент на том, что именно федеральная власть сорвала переговоры с террористами, не позволила привлечь Аслана Масхадова к переговорам и что первые два взрыва, спровоцировавшие войсковую операцию по уничтожению террористов, были вовсе не случайны и произошли не по вине террористов. Вы будете способствовать огласке этого отчета или замнете его?
— Конечно, буду способствовать! Это же парламентская комиссия! Все вопросы, сомнения и выводы нашей комиссии будут озвучены самым широким образом.
— Насколько реально было привлечение Масхадова к этим переговорам? Я знаю, что Дзасохов вел такие переговоры…
— Дзасохов вел переговоры через Закаева. Я сам у чекистов попросил, настаивал: “Неужели у вас по своим каналам нет выхода на Масхадова?” Мне дали телефон какого-то офиса Масхадова, который находится в Баку. Я позвонил, трубку поднял парень, по-моему, его звали Али. Я ему говорю: “Вы знаете, что здесь творится? И террористы действуют от имени Масхадова. Найдите его! Когда ему было тяжело, мы ему помогали. Я ему когда-то даже Коран подарил и ,если он сейчас жив, то может его эта святая книга бережет. Как он может спокойно сидеть, здесь же дети?” И он мне ответил: “Телефон, по которому ты звонишь, всегда с тобой?”. Я говорю: “Да!” “Я его найду, — сказал он мне. — Хотя там, где он находится, сейчас глубокая ночь”. Это было где-то в обед. И я ничего так еще в руках не держал, что дороже этого телефона! И никто мне не позвонил. И, когда опять начал туда звонить, мне никто уже не отвечал. А, что там получилось у Дзасохова с Закаевым я не знаю.
— Таймураз Дзамбекович! Есть показания одной заложницы — Ларисы Мамитовой. Она утверждает, что террористы принудили ваших детей связаться с вами и потребовали, чтобы на связь вышел президент Дзасохов. Но вы сказали, что его рядом нет, и вы не можете с ним связаться. Вы не знали мобильного телефона президента?
— Я читал интервью Ларисы Мамитовой. Был такой эпизод. Я нашел ее телефон, и она даже заплакала, когда говорила мне, что журналисты все не так поняли. И через час она мне позвонила и сказала, что нашла корреспондентку и та ей пообещала, что в следующем номере опубликует опровержение. Потому что все не так, все — вранье. Они заставили сына мне позвонить, я бегал искал воду в тот момент. Я подготовил большую партию воды в школу и умолял Аушева второй раз пойти в школу.
— И что она сказал?
— Он сказал: “Через полчаса появится в Беслане Аслаханов и тогда мы трое: Аслаханов, Гуцериев и я (Аушев — Е.М.) идем опять в школу”. Я говорю: “Руслан! Воду! Ну, пусть хотя бы воду возьмут!”. И в этот момент меня зовут в приемную главы администрации района. Я зашел, взял трубку, а там мой сын. Я говорю: “Зелим, ты что?” А он: “Папа! Не надо штурма, нас всех убьют, если будет штурм!” Я ему говорю: “Зелим, ты мужчина. У тебя там сестра и наши соседи все. Ты держись. Если будет штурм, я сам лично приду, и пусть меня вместе с вами убивают”. И дальше Мамитова мне сама рассказала. Она взяла у сына телефон, а я думал, что говорю с ним. И она мне говорит, нужно, чтобы мы с Дзасоховым связались. Клянусь! Его рядом не было. Он выехал в город переодеться или что то еще. Это же внезапный разговор, я только говорил с сыном… Может, я последний раз с ним в жизни говорил, я об этом тоже тогда думал. И в этом состоянии я говорю: вот запишите телефон приемной Дзасохова и наберите его, он сейчас в дороге, уехал на час-два. И она записала телефон, а потом оказалось, что там, в школе, нет выхода через восьмерку. Вот так все было.
— Таймураз Дзамбекович! Как вы, отец двух захваченных в заложники детей, отреагировали на применение против 32 террористов (официальная цифра) и ТЫСЯЧИ ДВУСОТ заложников огнеметов, танков и другого тяжелого вооружения. Есть свидетели, которые говорят, что даже вертолеты делали боевой заход на поражение цели и только в последний момент кто-то дал отбой? Вы считаете, это нормально?
— Вот это вопросы, на которые я хочу получить ответы. Если так развивались события, как вы говорите и как мы подозреваем, то за это должны быть сняты все первые лица силовых структур. Я первый через два дня после теракта собрал парламент и заявил, что я никогда не прощу первым лицам силовых структур нашей страны, что он бросили нас без внимания! Где вы видели, чтобы председатель парламента Мамсуров воевал с террористами? Я законы должен писать. Но я бесланский, я знал лучше всех, где входы и выходы. Моя задача была показать “альфовцам” и “вымпеловцам”, где и откуда будут уходить, какой переулок закрыть, где есть маленькое русло реки, через которое могут проехать. Я организовал среди местных жителей прочесывание территории города, чтобы всех чужих задержать. Но я это делал как отец и как местный житель. А если все действительно вот так было, если комиссия это подтвердит, то моментально и безжалостно нужно таких военачальников под суд отдать.
— По нашим сведениям, у местной республиканской власти, даже несмотря на то, что руководителем штаба назначили Андреева, не было никакой возможности принимать самостоятельные решения. Всем руководили заместители Патрушева — Проничев, Анисимов и др. Я знаю, что Дзасохов порывался пойти в школу, но заместитель министра МВД РФ Пинсков запретил ему это делать, угрожая приказом об аресте. Это так?
— Это было при мне. Это слышал Рогозин, там был отец Феофан. Вызвали зама Нургалиева в кабинет. Он зашел туда, сказав, что ему откуда-то “очень сверху” звонят. Через пять минут он вышел и сказал: “Александр Сергеевич! У меня есть приказ арестовать вас, если вы пойдете в школу”.
Но, по-моему, террористы все равно требовали всех четверых: Рошаля, Дзасохова, Аслаханова и Зязикова.
— Как вы оцениваете поведение Зязикова? Только честно.
— Я честно говорю: я бы на его месте прибыл и был бы с нами. Возможно, ему Путин тоже бы запретил идти в школу, но он должен был приехать туда.
— А орден мужества, который Зязиков получил после Беслана?
— Ну… Это пусть тот, кто награждает, принимает решения…
Они говорят: вот когда убивали наших сотрудников правоохранительных органов, осетины тоже нам не помогли.
— Есть все-таки большая разница … Там — вооруженные милиционеры, тут — беззащитные дети.
— Совершенно верно. Когда мне говорят, что Ингушетия также пострадала, то я отвечаю: там милиция не смогла себя защитить, а что могли наши дети?
— Говорят, Кремль выставил вам ряд условий, когда назначал. Это: подпись под федеральным планом о возвращении ингушских беженцев в Осетию, усиление поддержки Южной Осетии, назначение председателем правительства русского…
— Никаких условий не было, можете даже не перечислять. Было три главных беседы. С Дмитрием Козаком, как положено по закону, с Дмитрием Медведевым (замглавы администрации президента РФ -Е.М.) и с Путиным. На всех трех беседах на вопрос: “Хочу ли я возглавить Осетию?”, я сказал: “Нет”. Это я вам клянусь и покойным отцом и моими ранеными детьми. Но мне было совершенно правильно сказано: “Таймураз! Ты никогда не выезжал из республики, прошел путь от мастера строительного участка до председателя правительства и спикера парламента, ты должен реализовать свои возможности, учитывая твой возраст, на этом поручении”.
— Таймураз Дзамбекович! Что за странная ситуация получается: у Таймураза Боллоева и, скажем, Арсена Фадзаева, рейтинг больше вашего в республике. Но и они не рискнули идти в президенты республики. Почему?
— Во-первых, я не думаю, что они боятся. Я ни с кем из них на эту тему не говорил. Что касается рейтингов, гороскопов, то я их никогда не читаю. Я живой человек, здесь вырос, живу, работал здесь причем на таких должностях, на каких всем мил не будешь. Я знаю, кто меня уважает. Кто меня ненавидит. Вот если бы я сегодня умер, я знаю, какие люди от радости бы прыгали. Это нормальная жизнь.
— Возвращаясь к федеральному плану по возвращению ингушских беженцев. Кто его придумал сейчас продвигать? Вовремя ли это делается? Правда ли, что Дзасохов отказался подписывать этот документ и его за это сняли?
— Я думаю, что здесь просто интерпретации неправильные. Если внимательно вернуться к этому вопросу, то станет понятно, что никакого плана как такового нет. Документ о наших взаимоотношениях (Северной Осетии и Ингушетии — Е.М.) был подписан два года назад. Он очень глобальный, были расписаны мероприятия, что когда сделать. Дзасохов увидел в этих мероприятиях неприемлемые, физически невозможные преграды для решения этих вопросов…
— А вы?
— А я не видел этот документ, не знаю, о чем там идет речь.
— Но если центр будет настаивать, вы его все равно подпишите?
— Я пока не могу говорить, подпишу я его или нет. Может там такие блага для Осетии, что он будет подписан.
— Вы говорите, что не хотели становиться главой республики…
— Я прошу правильно меня понять: у меня ни одного внутреннего мотива становится лидером — нет. Я знаю, что если бы у меня была объективная возможность не идти, я бы не пошел.
— Но все, с кем я здесь общалась, все говорят, что у вас давние и серьезные политические амбиции. И, в общем, это совсем не плохо для политика. Но после Беслана в вас что-нибудь изменилось, в вас, как в представителе власти? Ведь на примере Беслана власть не только свою несостоятельность продемонстрировала, но и конкретно на вашем человеческом примере — свою незащищенность. Голодовка женщин, как мне показалась, так и не изменила отношение ваше, как представителя власти, к людям?
— Мне было некогда физически. У меня сейчас нет правительства, нет людей. Но я послал замглавы правительства Олега Хацаева, сказал ему: “Выйдите, это неправильно, что никого от власти с этими людьми нет!” Но я не мог лично. Было все расписано, я исчез с казаками, потом у меня были встречи, про которые я вам не могу сказать. Сейчас очень сложная ситуация. Речь идет о том, что нам срочно нужно усиливать границы.
— Кого-то опасаетесь? Что-то происходит в Южной Осетии?
— И в Южной Осетии тоже. Я, в частности, был все это время с президентом Кокойты.
— Какова ваша политика будет в этом направлении?
— Я считаю, что перспектива — одна. Осетия — разделенный народ, мы были разобщены внутри одной страны. Поэтому никаких других вариантов кроме объединения быть не может.
— Практически все, с кем я общалась, а это — простые граждане, сотрудники МВД и ФСБ Осетии, депутаты парламента и члены правительства, все они говорят о том, что ваш клан покрывает организованную преступность в республике, контролирует спиртоводочный и подпольный нефтяной бизнес, а также незаконные вооруженные формирования.
— Совершенно верно.
— Совершенно верно, что слышали или что действительно контролируете?
— Я слышу о спиртоводочном бизнесе и вооруженных формированиях уже десять лет. Недавно появился и нефтяной бизнес.
— Что понимают под незаконными вооруженными формированиями?
— Восемь лет я возглавлял Правобережный район, и там действительно была страшная война. Нам пришлось взять в руки оружие и защищать свою республику.
— Но потом был приказ о расформировании всех отрядов самообороны…
— Потом все расформировали, но был Закон о казачестве. Эти люди вместе с милицией, со мной (я был всегда с ними и во время, когда стрельба была, я в окопах защищал свой район, и когда мир был), эти люди имеют оружие, но это охотничье оружие и есть разрешения, оно зарегистрировано. Никогда без сотрудников милиции они в патруль не выходят. Но началось легендирование: вот, вооруженные формирования. Но семь лет, как я ушел из района и — все. Никто за нашу безопасность не отвечает. Поэтому, я не знаю, вооруженные это формирования или нет. Что касается спиртовой мафии…
— У вас есть акции в спиртоводочных предприятиях?
— Я тебе клянусь, что нет. Трудно, конечно, верить на слово. Но, у меня их нет и не может быть.
— Но вы же не бедный человек?
— А я и не могу быть бедным! Почему я должен быть бедным?
— Ну, тогда откуда деньги? Зарплата председателя правительства, жалование спикера парламента?
— Я стал председателем правительства, но дом отца, где я жил, еще был саманным. И мои четверо детей спали как в казарме, на двухярусных койках. Но я же мужчина. Мне было стыдно, тем более, будучи председателем правительства. Естественно, я готовился дом построить. Я работал. У меня нормальный дом, но я считаю, если мужчина жив-здоров, то он должен обеспечить семью.
— У вас бизнес есть?
— Нет. Посмотрите мою биографию. Когда мне было бизнесом заниматься? Но когда я возглавил район в 1990-м году, это был один из самых нищих районов. Сельскохозяйственный район. Но тогда мне на слово поверили, пришли ребята и развернули спиртоводочное производство. Я им та-акие условия создал! Я собрал всех силовиков, всех проверяющих и сказал: “Вот пришли ребята. Наши земляки. Если я хоть одного увижу, что кто-то у них поборы устраивает, какие-то справки, я сразу выгоню с работы. Я фактически создал им оффшорную зону. Как эти ребята мне сейчас говорят: “Таймураз, мы должны поставить тебе золотой бюст!” Поэтому все развернулось, и когда я уходил из района в 1998-м году, то этот маленький район через восемь лет собирал налогов столько, сколько Владикавказ и вся остальная республика вместе взятая.
— А вы знаете, что от этих спиртовых заводов в Беслане очень плохая экология, практически нет воды, она вся выкачена из земли?
— За последние два года эти ребята обнаглели. Практически перестали заниматься очисткой производства, сбрасывали барду — отходы спиртовые— в Терек. Будучи председателем парламента, я отправил туда группу специалистов, чтобы они сделали анализ, где наша вода, почему они, сволочи, все выкачивают. У меня дома, если я рано утром не успеваю душ принять, то уже не бывает воды! И еще проверить этот ужас — сбросы барды в Терек. Но мне многие говорят, что многие из предпринимателей стали тратить большие деньги, чтобы поставить очистительные сооружения на “хвосты” — трубы, по которым идут отходы. И вот десять лет говорят о спиртовой мафии! Теперь появился подпольный нефтебизнес. Есть у нас в республике “самовары”. Их надо взрывать и я этим, кстати, занимался. И, когда пройдет годовщина, я с знаю, с кого спросить: кто работал с ингушами по чеченской нефти?
— Таймураз Дзамбекович! Как вы относитесь к таким понятиям “оппозиция власти” и “критика” власти?
— Я обычно так для себя отвечаю: оппозиция — этот тот бардак, который есть, то, от чего страдают люди. Вот это и есть оппозиция. А по критике я уже сказал: цензуры больше нет, и не будет. Пример я вам уже приводил и такого в республике давно не было. Меня избрали, а про меня в официальных газетах пишут критические мнения. В том числе и очень критические.
— Северная Осетия с самого начала чеченской войны не поддерживала агрессию федерального центра. Проблема Моздока — это негативный пример втягивания соседской республики в межнациональный конфликт. Несмотря ни на что президент Дзасохов всегда давал это понять. С вашим приходом во власть, измениться ли позиция Осетии по отношению к происходящему в Чечне.
— В худшую сторону не изменится. Я тоже считаю, что чеченская проблема должна ювелирно решаться. С бандитами — надо воевать. Если страдают мирные граждане, то нужно разбираться и наказывать виновников. А втягивать соседние территории… Когда-то все кончится и от меня пыли не останется, но мы всегда будем соседями. Мы никогда с чеченцами не воевали. И если в памяти чеченского народа останется, что с территории Осетии к ним приходила беда, то это же несправедливо! Потом придется вымывать из сознания поколений этот факт. Поэтому мы протестовали, и будем протестовать против того, чтобы так было.
— Как вы собираетесь общаться с комитетом “Матери Беслана” после голодовки?
— Сейчас назначу правительство и приеду со всеми в Беслан. Посажу, и пусть жители задают все вопросы, которые интересуют. Мне всех жителей Беслана настолько жалко! Я скажу, что мужчине должно быть стыдно говорить, но первые четыре месяца я вставал и утром заходил в душ, открывал воду и рыдал. Выплачешься и идешь на работу, чтобы ни на кого не сорваться. Как я могу их упрекать и критиковать! Есть эффект такой — многие матери никогда не признаются, но не могут смириться, что у кого-то хоть израненные, хоть на костылях, но остались в живых дети. А они своих похоронили. Моей девчонке еще предстоит девятая операция на голове. У нее три осколка, здесь такую операцию не могут сделать! Это будет в другой стране.
— А ваш сын пойдет в школу в Беслане?
— А он ходит в школу. В шестую. Вообще, там сначала такая каша была. Мне сказали: ладно дочка, сильно пострадал сын. У него было пулевое и разрыв сустава ноги полностью. А девочка полностью измолочена: перебит позвоночник, пулевое в легкое, разбита челюсть, три осколка в голове… Когда такое пережил, уже не до рейтингов и не до политики… Вот тут Каспаров заявил о моей низкой поддержке. Я раньше думал, что мы с Каспаровым не знакомы, я только думал, что мы с ним в один день родились — 13 апреля и еще хотел Фишеру морду набить за то, что он о Каспарове и Карпове сказал. Но теперь не знаю, за что он меня так не любит? Но все равно будем работать. Наше поколение должно отпахать. Но мы, бесланские мужчины, у нас нет иного смысла жизни, только бы наши дети выросли и не боялись. А мы всегда будем бояться и трястись за них.

Елена МИЛАШИНА, наш спец. корр., Беслан
NovayaGazeta.Ru, 10.06.2005