Прошел год со дня кончины осетинского писателя Азамата Кайтукова.
Его замечательные рассказы «из далекой старины» производят большое впечатление. Особенно его рассказ «Дзехы фастаг балц» – Последний путь (или путешествие) Дзеха. И в память о писателе мы решили перевести этот рассказ на русский язык, чтобы он стал доступным для более широкого круга читателей.
Уже закончив работу, мы узнали, что рассказ ранее переведен профессиональным переводчиком, известным литератором Таймуразом Саламовым (конечно, мы бы не стали дублировать – ухудшать профессиональный перевод). Тем не менее, чтобы привлечь внимание читателя к памяти писателя, мы решили разместить наш перевод на сайте московской осетинской общины, которая знает, помнит и любит своих деятелей культуры и литературы.
Амирхан Торчинов
Последний путь Дзеха
Издревле, над Алагирским ущельем, широко расставив свои ноги, стоит семиглавый великан – гора Урсхох, а на его могучей груди, словно скальные застежки, ласкает взор горный аул Большой Мизур.
Здесь, в нижнем квартале, между мощной каменной крепостью и будто построенной великанами высокой гордой боевой башней, приютился, блистая, как общипанная перепелка, обмазанный глиной, хадзар, и был у него, словно одноглазый уаиг, старый закопченный дымоход – тохна. Сквозь него можно было высматривать в небе божью ласточку Дурадзину.
Это была обитель известного на весь Кавказ, от Терека до Турции, прославленного быстроногого охотника, славного джигита, которым гордились земляки, Дзеха Сохиева. Дзех словно был собран из оленьих ребер, высокий, широкоплечий, с покатой грудью. Из-под густых бровей яркими звездами светились глаза. Шелковистые короткие усы и бородка красиво обрамляли нос с легкой горбинкой. Семьдесят лет его жизни своей тяжестью согнули кпереди его широкие плечи. Грибом-подберезовиком под носом выросла темная бородавка. Потяжелел горный орел – как будто к его стальным коленям привязали мельничные жернова. Некогда искристые глаза помутились и сочились словно еловой смолой.
И все-таки, он еще не покачнулся, и крепко держал в руках вожжи своего очага.
Говорят: «Много видевший – много знающий». Чудесные сказки Дзеха, необычайные легенды, сказания и песни не уместили бы и на семи арбах. Бывало, люди, ожидаючи его на нихасе, все глаза проглядят. Вот так коротал свои дни белобородый Сохиев Дзех из Урсхоха.
Был один из божьих уважаемых праздников. Осеннее солнце старательно припекало южные склоны Мизура. Снопы, полные зерна, ждали молотьбы, работы в каждом доме стояло по горло, но в воскресный день – ни-ни! Только нечистая сила нарушает порядки. И Дзех, расстелив на крыше сакли изношенную бурку, распластался на ней, как старый гусь, грел на солнышке свои старые кости и, прижав к груди, развлекался с внуком-несмышленышем, который своими теплыми ручонками приятно щекотал ему шею. «Да, – думал он, – дитя – еще пустой улей, а вот внучок – это чистый мед», – и не заметил, как его сморил сон.
От судьбы, говорят, не уйдешь: босоногий ребенок в распашонке выскользнул из дедовых объятий, огляделся и, будто его кто-то подтолкнул, подполз к краю каменной стены. Но за ним зорко следила его счастливая звезда.
Именно в это время из-за угла показался всадник и им оказался его отец Лох. Он стремительно, как орел, спрыгнул с лошади и оказался рядом с ребенком, наступил ногой на подол детской рубашонки, украдкой, из-под войлочной шляпы, посмотрел в сторону отца. Старик вовсю храпел, как медведь. Лох ловко заточил свое кнутовище и пришпилил им за рубашонку ребенка к глиняному полу, а сам потихоньку спустился во двор. Его дитя было на грани гибели, но взять его на руки при старших не позволял обычай скромности. Ребенок извивался вокруг кнута, старался отползти, но когда ему не удалось – разревелся. Лох метался от беспокойства по двору, то громко кашлял, то звал собаку, пытаясь разбудить старика, но Дзеха крепко одолел сон.
Наконец старик зашевелился, общупал вокруг себя и, не найдя ребенка, подскочил аж до неба, а когда он увидел дитя у края лестницы, его глаза превратились в два сита, судорога пронзила все его тело. От движений ребенка клинышек выпал из глиняного пола и над невинным малышом протянула свои когти холодная смерть. Но Дзех изловчился и как драгоценную бусинку выхватил внучка из объятий смерти, спрятал на своей широкой груди, а та осталась с носом.
«О, горюшко ты мое, надо же предаться такому мертвецкому сну», – тревожно подумал Дзех, потом выбросил кнут во двор, обращаясь к сыну:
– Убери свою вещь, парень.
Про себя он осуждал суровый обычай предков, хотя и остался доволен поступком своего воспитанного сына. Вечером хозяйка испекла три пирога и Дзех вознес молитвы ангелам-хранителям. Но радость Сохиевых длилась недолго – восьмимесячный туренок за одну неделю превратился в старый потертый чрезседельник, наверное, сырость на крыше сакли, быстро проникла в детское тельце.
Онемело бедро на правой ножке – не дотронешься. «Гакк бызза – ножка болит», – причитал малыш. Бабушка Нартикон утешала его в своих объятиях, иногда покрикивая на деда:
– Не сиди, как пень, поискал бы у кого-нибудь медвежьего жира!
Мать ребенка Зарета прячась от других исходила слезами, боясь за своего сыночка. В поисках медвежьего жира Лох обошел все село – хоть бы капелька у кого нашлась!
Но у Дзеха в ауле Къора был друг-охотник, и он сказал как отрезал:
– Приготовьте мои походные вещи, завтра иду в дорогу.
Праздничные вещи Дзеха: барашковая папаха, холстяной бешмет, шерстяная черкеска, ноговицы и арчита (обувь из дубленой кожи) – как все это подходило к его высокой статной фигуре! Подвязал к тонкой талии кинжал в черных кожаных ножнах, на широкие плечи накинул длинноствольную крымскую винтовку, короткую верхнюю бурку, поцеловал в щечку внучка и отправился в путь.
Нартикон, выйдя во двор, чтобы проводить его, пошутила:
– Ну и мужчина, сверкаешь, словно Уацилла (один из богов осетинского пантеона), боюсь, не сбежала бы за тобой баделятская красавица Мишурат» (Баделята – высшее сословие среди осетин).
– Тебе поручаю ребенка, не оставляйте его без внимания, – проговорил Дзех и направился вверх по узкой улочке горного аула.
Спешит вперед седобородый старик, а поднявшись до развилки почувствовал тяжесть переметной сумы, отяжелел шаг, стали беспокоить бурка и винтовка. Пот ручейками со лба сбегал в глаза – вытрет то одну, то другую сторону и дальше коротает свою дорогу. Наконец, запыхавшись, путник добрался до большого кустарника, опустился у родника на жесткий мох и глубоко вздохнул:
– Ох, ох, хозяюшка, кажется, я уже не гожусь в мужчины, не слушаются мои быстроходные коленки.
Но чистый горный воздух – лекарство для человека! Чуть позднее легкий ветерок, как молодая невестка, приласкал старика, осушил пот и поднял усталые крылья, а волшебная, чистая, как слеза, родниковая вода сняли усталость и Дзех отправился вверх своей дорогой.
У подножия Ходского перевала старик чуть не сдался, подолом черкески обтер пот, долго всматривался в подъем и подумал: “Надо возвращаться, на такую высоту старые орлы не летают».
Но опять вспомнив шутку Нартикон, воодушевился: цепляясь за скалы, то на четвереньках, пересилив себя, пробирался вверх белобородый старик и, наконец, снял папаху у святого места «Ходы бæрзондыл бадæг Уастырджи». Много дорог исходил на своем веку старик, но столько удивительных вещей сколько у этого святилища не видел нигде: от иголки до турьих рогов.
Вон, в «кармане» высокой скалы серебряные и золотые монеты разных времен. А вон целая корзина наконечников стрел, кучи посохов, бусинки, пуговицы, пули; да и кто посчитает столько удивительных вещей?! В старину через этот перевал шла дорога в Алагирское ущелье, Грузию, Египет и, по обычаю, каждый путник оставлял какое-либо приношение, вплоть до пуговицы, отсюда же что-либо выносить строго воспрещалось. Дзех оставил в качестве жертвоприношения один из своих газырей, присел в тени огромного валуна, затем достал из переметной сумы три осетинских пирога с сыром, бутылочку араки и вверил себя заботам Святого Георгия-Уастырджи.
Говорят, с горы камень сам катится. Подобрав подол черкески, Дзех, слегка покачиваясь, стал спускаться с перевала и опять вспомнил легкий укол Нартикон и улыбнулся:
– Чтоб тебе пусто было, хозяюшка, теперь не то, что красавица Мишурат, а не всякая баделятская собака меня облает, к этому времени мне бы уже на месте быть, а я лишь в полпути, – размышлял Дзех и незаметно для себя очутился на опушке леса.
Пройдя совсем немного, он споткнулся на «счастливую» правую ногу: с полянки на него вылупились две косули. Одна стремительно исчезла в кустарнике, другая, высоко подняв красивую голову, угрожающе била землю своим копытцем. Но громовой выстрел уже раздался. Несчастный козел подскочил, словно жареная кукуруза на сковороде, и свалился, оросив своей кровью лишайник. Пока Дзех, под вековой чинарой, разделывал тушу, землю окутала могильная темнота и хотя пламя костра от сухих веток изо всех сил боролось с ней, она готова была поглотить все кругом своими широкими лапами. Откуда-то раздавалось трепыхание совы и добросердечное ауканье филина. При свете костра Дзех разделал тушу и не успел он ее повесить на сук, как из темноты что-то блеснуло и раздался необычный шелест деревьев. Старик схватился за винтовку, весь превратился в слух и всмотрелся в темноту. Чуть поодаль, среди деревьев, зашевелилась какая-то похожая на человека тень и, под усилившийся шелест деревьев, раздался сиплый голос:
– Милый человек, я твой хранитель, подай мне винтовку, я заряжу ее.
«А это что за чудо?», – подумал Дзех, волосы на его голове встали дыбом, и он грозным голосом ответил:
– Не знаю, мой ли ты ангел-хранитель или нечистая сила, но, коли мой добродетель, то милости прошу, гость всегда от Бога, выходи, на свету посмотрим друг на друга.
– Нет, этого я сделать не могу, – ответил призрак. – Подай мне винтовку, я заряжу ее.
– Тогда счастливой дороги, у меня винтовка заряжена.
– Ладно! Смотри, только не пожалей потом! – выдохнул белый призрак и его поглотила темень. Пробудился черный лес: деревья, как сплетницы шептали на ухо друг другу, мол, ошибается старик. Всполошилась и сова. «Пан или пропал, – решил Дзех. – Будь, что будет», и опять прогремел по лесу его суровый голос:
– Ну, ладно, мой ангел-хранитель, вернись, вверяю тебе свою старость.
Послышались шаги. Над чинарой нависло необычное белое облачко, которое опустилось на землю. Дальше Дзех ничего не видел, будто на него одели мешок, тело его оцепенело, но это длилось недолго, послышался металлический звон, облачко растворилось, как мыльный пузырь, и Дзех пришел в себя. Из-за деревьев опять раздался голос белого призрака:
– Слушай теперь, когда тебя сморит сон, взберись на дерево, берегись обмана, если кто спросит имя, скажи «Сам себя».
Что-то прогрохотало в ушах Дзеха, и когда он приоткрыл свои закрытые глаза, призрака уже не было.
Ярко горело пламя от сухих дров и слизывало темноту своим красным воловьим язычком. Устало качалась на ветке сова. Луна поручила Дзеху следить за костром, а сама укатилась за гору на свою мягкую постель.
В это время с другой стороны костра раздался какой-то шум и мерзкий хохот. Дзех остолбенел, затем зарядил винтовку и всмотрелся в противоположную сторону. Там, как ребенок, играло угольками, похожее на обезьяну, лесное чудо-юдо. Вся морда поросла волосами и лишь откуда-то из глубины, как два огонька, светились глаза. Из волосатой груди торчал ширококостный острый топор. Достанет когтистой лапой уголек из костра, поднимет и хохочет.
«Может быть это кто-то в медвежьей шкуре решил подшутить надо мной?» – подумал Дзех и прикрикнул:
– Кто это там?
– Хи-хи-хи – я лесной дух, а тебя-то как зовут?
– А я путник, а имя мое «Сам себя», сказал Дзех и хотел разрядить винтовку в этого духа, но в последний момент передумал, любопытство взяло верх: «А что же будет дальше?»
– Хи-хи-хи, а расскажи-ка мне какую-нибудь историю.
– А какие могут быть истории у старого пня, я лучше тебя послушаю, – сказал Дзех и навострил свои волосатые уши.
– Хи-хи-хи, тогда слушай хорошо – сипловатым голосом, похохатывая, начал лесной дух свой рассказ.
“Когда-то давно, в этом ущелье жили муж и жена без роду, без племени, вроде меня. Самой большой их радостью была единственная поздно рожденная девочка. Росла она неженкой, родители баловали ее дарами леса, корешками растений, турьим мозгом и мясом перепелки. Дочь хорошела день ото дня, подрастая в день на пядь, а в ночь – на ладонь. Родители прятали ее от постороннего глаза, боясь, что весть о ее красоте дойдет до алдаров и тогда, считай, пропало их счастье, их бриллиантовая бусинка.
Но даже из-за тяжелых туч, нет-нет, а сверкнет лучик солнышка. Дошла весть о девичьей красоте до алдара желтой горы – Бури, который прислал своих суровых сватов с наказом: «Через год пришлю за ней, а пока пусть дожидается.»
На второй день пожаловали еще более суровые сваты от алдара Белой горы – Урси: «Через год вернусь и берегитесь, если обманете меня». Совсем рассвирепел алдар черной горы Сауи: «Пеплом по ветру пущу, если невесту мою куда-нибудь денете».
Что оставалось делать бедным родителям, они дали согласие на свадьбу через год всем трем алдарам…”
Лесной дух на какое-то время умолк, вытянул свою длинную шею и прошепелявил:
– Сам себя, ты не уснул еще?
– Нет, нет, – решительно ответил Дзех и опять навострил свои уши.
– Хи-хи-хи, тогда слушай дальше, – пролепетал лесной дух и продолжил свой рассказ:
“Недели две оставалось до судного дня, а родители, помня угрозы алдаров, с каждым днем все больше и больше, тайком друг от друга, омывали слезами свои бледные исхудавшие лица. От жалости к ним трескалась земля, застыл лес и иссякли родники. От тяжелых слез отца родились Ираф и Урсдон, а от горьких слез матери – Ардон и Фиагдон. Они и сегодня бушуют в ущельях, унося свою обиду в Каспийское море, и оно когда-нибудь выйдет из своих берегов и захлестнет очаги кровопийц-алдаров и обидчиков.”
«Какие великолепные глубокие мысли! Нет, нет, этот призрак все же не от нечистой силы», – почесал свой затылок Дзех, а тот будто поняв его мысли хохотнул и опять спросил:
– Не спишь?
– Нет, нет, слушаю тебя, – зашевелился Дзех и внимательно прислушался.
«Да, чтоб тебе плохие сны приснились», – проворчал дух и продолжил свой рассказ:
“Ласточка посочувствовала страданиям отца и матери и, жалея их, предстала перед богом и от начала до конца рассказала об их тяжелой беде. Бог, покручивая золотой ус, спросил:
– Есть ли у них какая-нибудь живность?
– Ничего, кроме кошки и собаки, – ответила ласточка.
– Так вот, к приходу сватов они превратятся в девочек-близнецов, – решил Бог, и белогрудая ласточка с радостной вестью слетела с небес в дом бедного отца. Таким образом три алдара, готовые разорвать друг друга, стали свояками. Благодаря их вниманию и отец с матерью осмелели и с утра до вечера раздумывали, как бы узнать, за кем из них замужем их настоящая дочь.”
Тут опять лесной дух прервал свой рассказ, поскреб свои бока, поковырялся в костре своими длинными когтями и спросил:
– Не уснул, что ли еще?
– Нет, нет, слушаю тебя, – ответил старик.
– Тогда слушай дальше, – хмыкнул лесной дух и продолжил плести свой рассказ:
“Муж и жена решили пригласить в гости своих зятьев по-одному. Подготовившись, чем Бог послал, они первым пригласили алдара желтой горы – Бури. Уж как они его ублажали! Ведь женщины на это великие мастерицы и жена стала выпытывать у гордого алдара:
– Пусть счастье постучится в твой золотой дом, дорогой зять, а как в нем уживается наша дочка, справляется ли со своими обязанностями?
Алдар надвинул на лоб свою папаху и ответил:
– Счастье пришло с ее приходом в мой дом, я очень доволен, но что удивительно, к рассвету она начинает мяукать.
– Ну, это небольшая беда, – сказала жена и преподнесла зятю почетный бокал.
Посетил новых родственников и алдар черной горы – Сауи, его приняли также сердечно, а жена, распустив шелковый язычок, спросила:
– Да ниспошлет вам Бог, лучшему из наших зятьев, глубокоуважаемому алдару, много почестей, но, не к месту будь сказано, а как наша дочь справляется в вашем беспокойном доме?
– Нет над небесами более счастливого человека, чем я, чей дом украшает такая хозяюшка. Но у нее есть один недостаток, временами, ночью, во сне, она лает, как собака.
– Ну, и Бог не без порока, мой дорогой, – рассмеялась мать и поднесла зятю почетный бокал.
Пригласили они и Уырси, алдара белой горы, которого они ублажали лучше двух первых, а мать и у него выпытывает:
– Счастье дому Вашему, уважаемый зять, но достойна ли наша дочь твоих золотых дворцов?
– Что вы говорите! Солнце на небе, а она на земле, без единого недостатка, – сказал счастливый зять и пригубил почетный бокал хозяйки.
Так, умная женщина легко выяснила, что ее настоящий зять – Урси, муж кошки – Бури, а муж собаки – Сауи.”
В этом месте лесной дух похохатывая и почесывая свои бока прервал свой рассказ и спросил:
– Не спишь еще?
Дзех уже стал подозревать неладное в этих вопросах.
– Нет, нет, – опять ответил он и, чтобы его не было видно за пламенем, пошуровал костер, затем вместо себя пристроил на пень свою бурку, а сам влез на дерево, прихватив с собой винтовку. А лесной дух продолжал свой рассказ:
“Жизнь продолжалась и через год у них появилось потомство. У женщины с чистой кровью родился здоровый малыш, а у двух других по два-три хилых близнеца, которые унаследовали от матерей их качества. Да и по сей день все люди разные. Это было давно, но кровь наследуется в семи поколениях, многие грешат кошачьими и собачьими повадками, мучая людей с чистой кровью…
В прошлом году Ходы Иунаг охотился в ущелье солнца и вырвал из пасти волка маленького чертенка. На другой день черт назначил ему встречу, чтобы как-то отблагодарить охотника, но попросил взять с собой кого-нибудь из самых близких людей, не говоря о цели встречи, и Ходы Иунаг отправился со своей молодой любимой женой. В лесу они присели под орешником, перекусили, чем бог послал и жена, отгоняла мух лопухом от вздремнувшего мужа. И в это время появился парень с пышными усами и заплечным мешком. Он развязал свой мешок, полный драгоценностями и спросил:
– А это кто?
– Муж, – коротко ответила жена.
– Ну и не повезло же тебе жить с таким убожеством.
У женщины екнуло сердце при виде такого красавца, да еще соблазнившись богатствами, она уклончиво пожала плечами.
– Возьми топор, отруби ему голову, поживи со мной счастливой жизнью, – соблазнял ее красавец. Жена осмелела, занесла высоко над головой мужа топор, но этот момент парень перехватил ее руку, а сам пнул ногой мужа:
– Вставай, покуда живой!
Ходы Иунаг вскочил и они с женой уставились друг на друга, а рядом с ними стоял не парень, а черт, который сказал:
– Чтоб тебе пусто было! Пришел бы ты ко мне со своей бурой собакой! Ты отнял у волка моего детеныша, а я спас тебя от смерти – теперь мы квиты, – и внезапно исчез…”
– А теперь скажи мне, чьей крови больше было у жены Ходы Иунага – кошачьей или собачьей? – через огонь спросил лесной дух. Но ответа не последовало.
Лесной дух вскочил, осмотрелся вокруг костра – а вон и жертва спит под буркой на пенечке. Сглотнув слюни, он бросился через огонь и от удара топора на его груди и бурка, и пень развалились пополам. Дзех смотрел на него с дерева, все видел, нажал на курок и раздался громовой выстрел. Лесной дух подскочил, как мяч и бросился прочь с криком: «Караул, убили меня!»
– Кто тебя убил? – раздался голос из темного ущелья.
– Сам себя, – запричитал лесной дух.
– У меня нет лекарства для самоубийцы, – раздался опять голос из ущелья.
Лес затих. Только еще где-то далеко раздавалось эхо от выстрела Дзеха. Как новорожденный ребенок вскарабкалось красное солнышко на верхушку Уаза Хох и косыми лучами осветило черный лес. Кроны деревьев, как молодые невестки шелестели друг другу о вчерашних событиях. Сойка продолжала подражать хихиканью лесного духа, а остальные птицы умирали со смеху. Вековой ледник Уаза подмигивал Дзеху своим зеркалом, словно, пытался сфотографировать его. Легкий ветерок, словно ребенок пощекотал его шею и он вспомнил своего больного внучка, не спеша слез с высокого дерева и подивился:
«Пропади ты пропадом со своим алмазным топором, остался я без бурки. И кто поверит в эти чудеса?»
Дзех ополоснулся в холодном роднике, закусил горячим шашлыком и решил пойти по следу раненного им лесного духа.
Кровавый след вел в ущелье орлов. Там в черной скале за кустом шиповника пряталась глубокая пещера, где на подстилке из сухой травы сидела худая, как скелет женщина с длинными волосами, ее руки и ноги были связаны веревкой, одежда ее была изодрана, словно на нее напал медведь. Когда она увидела старика ее бледное лицо засветилось и она зарыдала. Освободившись от пут, осмотрев полными от слез глазами пещеру, она потянула старика за рукав с желанием быстрее убежать:
– Не бойся ничего, моя хорошая, погоди. Я посмотрю на своего раненного зверя, – сказал Дзех и с кинжалом в руке отправился в темную часть пещеры. От испуга у женщины душа опустилась в пятки, и замершим взглядом смотрела она ему вслед. Чуть погодя, Дзех вернулся запыхавшись с окровавленной кистью лесного духа в руках, как свидетельство всего произошедшего. Он присел на камень возле женщины:
– Теперь ты его не бойся, он мертв, а поведай-ка мне, кто ты и что за напасть привела тебя сюда? – сказал Дзех.
Полумертвая женщина собрала последние силы и рассказала свою печальную историю:
– Как-то на утренней заре я сбегала за водой к Урсдону, а этот негодник схватил меня, закинул на плечо и притащил сюда.
– Ну, закуси немного и, если у тебя хватит силенок – провожу тебя к твоей семье, – сказал Дзех и развязал свою переметную суму.
«Налкуда возвратилась с того света,» – судачили люди и шли с поздравлениями в дом Чеховых. А Дзеха люди на руках носили из дома в дом, и кто как мог выражали ему свою благодарность. Но сердце Дзеха все же было с внучком и на третий день его всем селом с почестями проводили домой.
Бледные лучи заходящего солнца едва касались гор, когда Дзех вернулся к своему стойбищу, где не было ни одной живой души, кроме глухого голубя на верхушке его чинары. Дзех помолился своим ангелам хранителям, святым этого места, повесил на сук свою суму и собрал веток для костра, чтобы хватило на всю ночь. День уже прикрывал свой большой глаз, а ночь набросила свою накидку на черный лес, и под большой чинарой опять запылало веселое пламя костра. Дзеху неплохо было у костра, но его мысли были с домом, и он переживал о своем затянувшемся походе; и ночь удалась какая-то тихая, не слышно ни филина, ни совы, да и луна не спешила на ночной покой. Вот и сон подобрался к Дзеху, и не успел он его сморить, как с вершины горы раздался голос:
– О, Уастырджи, Афсати приглашает тебя!
Дзех подскочил, думая, что это происходит во сне, протер свои сонные глаза, и в это время прогремел другой голос рядом с ним:
– Скажи Афсати, гость у меня, не могу его оставить!
Седые волосы Дзеха встали дыбом и он прислушался, а с горы опять раздался голос:
– О, Уастырджи, Афсати говорит, забирай с собой гостя и приходите вместе.
«Вот еще одно чудо», – забеспокоился Дзех, и в это время рядом с ним очутился сверкающий Уастырджи. Старик перекрестился, встал на колени, но Уастырджи приподнял его за руку:
– Не волнуйся, мой дорогой гость, я сегодня ночью приглашен в гости и тебе обязательно надо пойти со мной.
Что оставалось делать Сохиеву Дзеху? Отправились они вверх по дороге, которую, как свечой, освещал Уастырджи. Когда они пришли на место, Уастырджи предупредил Дзеха:
– Слышишь! Куда бы мы не зашли, какие бы чудеса ты не видел, никого ни о чем не спрашивай, сиди рядом со мной и ешь со стола только то, что я буду пробовать, другое не трогай!
Так за разговором они дошли до двора Афсати. Из-за длинного стола вышел покровитель зверей Афсати с белой шелковистой бородой, пригласил их за стол и предупредил ухаживающую молодежь: «Особый почет нашему необычному гостю!» Два молодых ангела притащили за рога белого барана и положили его на стол. Дзех сверкнул удивленным взглядом: перед ним был его баран, которого он откармливал к празднику Джеоргуба. Стали подходить и рассаживаться гости за необычайно богато накрытый стол. Расселись по своим местам ангелы-хранители и ангелы-покровители. Почетные места заняли Уастырджи, Дзех и сам Афсати, затем Уасилла, Фалвара, Тутыр, Сафа, Мадымайрам, Елиа, Тхост, Аларды,У асхо, Галагон, Карчагло, за которыми ухаживал светлый Мыкалыгабр. И пир начался. С другого стола раздавались звуки гармони и хлопанье в ладони младших ангелов.
«И кто поверит в эти чудеса?!», – подумал Дзех и как свидетельство спрятал одно ребрышко от барана.
Последний тост дошел до середины, когда один из ухаживающих за ними ангелов, собрал все косточки, сложил их и вопросительно посмотрел на старшего. Уастырджи понял и глазами показал на поленья. Ангел быстро выстругал из дерева ребро, положил его на место отсутствующего, плетью ударил по позвоночнику и оживший баран Дзеха выскочил за порог.
Мыкалыгабыр добавил тост за изобилие и чтобы оно пошло впрок всем гостям. Афсати поднялся со словами благодарности гостям, погладил мягкой ладонью свою шелковистую бороду, всмотрелся в Дзеха своими зоркими глазами и прогремел:
– Ну, гость, не говори, что не слышал, но если кому-нибудь расскажешь о событиях этой ночи, ангел смерти посетит тебя! А теперь можешь заглянуть к младшим.
В необычно траурной одежде молодые люди танцевали симд. Смотрит Дзех и глазам своим не верит: соседская девушка – дочь Дзиуа, невеста на выданье, стоит в углу, как свеча, бледная, покачиваясь из стороны в сторону, как будто рысь высосала всю ее кровь и она осталась без души. По бокам от нее в тени стояли две девушки, и своими тонкими бледными пальчиками выщипывали нити из ее шелковистой накидки. Невеста стояла опустив голову, но вдруг взглянула на Дзеха, он аж похолодел и едва не потерял сознание – на него смотрели темные без зрачков замогильные глаза. Старик, забыв о наказе Уастырджи вскрикнул:
– Замират!
Уастырджи понял состояние Дзеха и потянул его за рукав, а во след им раздался безжизненный голос:
– Дедуля, не оставляй меня надолго.
Незаметно за разговорами пролетела ночь, и Уастырджи проводил Дзеха до его пристанища, пожелал счастливого пути и сверкая скрылся в небесах. Дым струился до самой верхушки чинары. Ранняя зорька подняла свой флаг над Уазахохом, птицы взялись за свои гармошки – какой там еще сон! Дзех ополоснулся холодной родниковой водой, забросил за плечо винтовку и переметную суму, еще разочек оглянулся на свою чинару и покачивающейся походкой отправился вверх по дороге. Солнце достигло вершины Цейских скал и словно что-то забыло, оглянулось назад. Деревья откинули свои длинные тени, когда наш путник перевалил через Сонайы рагъ.
– Вон деда идет, – аульские ребятишки журавлиной стайкой побежали ему навстречу, как-будто целый год не виделись и не было конца их радости и объятьям. Когда они поуспокоились, мальчишки рассказали Дзеху:
– Вчера Замират уснула и больше не проснулась, а еще околел ваш жертвенный баран.
У старика застучало в висках, его натоптанные ноги подкосились, словно соломенные и он опустился у края дороги.
Мальчишки, как испуганные цыплята, облепили его со всех сторон, а он прижимал их головки к своей груди, глубоко вздохнув, спросил:
– А как там мой малышок?
– Ничего. Бабушка вылечила его какими-то травяными отварами.
– За добрую весть с меня вам городское печенье, – сказал Дзех и потихоньку поднялся.
После похорон Замират Дзех избегал посещения нихаса; от общения с семьей он также уклонялся, якобы по нездоровью, пораньше укладывался в постель, ворочаясь с боку на бок до самого утра. Сердце и разум спорили друг с другом. Сердце трепетало: «Годик бы еще пожить», а разум подсказывал: «То, чего не успел сделать раньше, за год все равно не управишься, а чудеса, которые видел, скрыть от людей сил не хватит, пока не наступили зимние холода, исполни свой долг».
Прошло две недели и разум все же победил: в один из вечеров на нихасе Дзех перед людьми развязал свой тайный узел. После своего рассказа он положил перед ними кисть лесного духа и ребро жертвенного барана. Холодящие сердца свидетельства передавали из рук в руки. Дзех поднялся, как нарт Урузмаг, оглядел людей своими умными глазами и сказал:
– Третье свидетельство-наставление Афсати, завтра вы увидите сами. Будьте здоровы и счастливой вам жизни.
А на другое утро с пригорки верхнего сыха (квартала) аула глашатай прокричал:
– Кто слышит, пусть услышит, наша крепкая скала и нерушимая крепость Дзех Сохиев, отошел в мир иной!
Туман по скалам приполз, как паук, накинул свою темную накидку на Урсхох; люди группами шли на похороны, а причитания Нартикон летели от скалы к скале и земля обильно пропиталась людскими слезами…
Комментариев: 0